Тогда зачем вообще следовать за ними?
Слеза скатилась по ее щеке. Затем, что, когда я думаю о Хираге, голова моя становится мягкой, как тело медузы, а лоно…
На рассвете Ёси выскользнул из постели и вышел в наружную комнату, подоткнув ночную юкату; его дыхание было заметно в холодном воздухе. Койко пошевелилась, увидела, что с ним все в порядке, и снова заснула. В наружной комнате футоны Сумомо и постельное белье уже были аккуратно убраны в ящик у стены, низкий столик стоял, готовый к их завтраку, две подушки аккуратно лежали на своих местах по обе стороны от него.
Снаружи холод чувствовался еще сильнее. Он вступил в соломенные сандалии и прошел вдоль веранды к отхожему месту, кивнул ожидавшему его там слуге, выбрал в ряду свободное ведро и начал мочиться. Струя была тугой и сильной, и это доставило ему удовольствие. Рядом стояли другие мужчины. Он не обращал на них никакого внимания, как и они на него. Ёси лениво направил струю на вечно роящихся здесь мух, не надеясь, впрочем, утопить хотя бы одну из них.
Закончив, он перешел в другую часть нужника и присел на корточки над свободной дырой в скамье. По обе стороны от него сидели еще мужчины и несколько женщин, среди них Сумомо. В своих мыслях он был один, его уши, глаза и ноздри были плотно закрыты от чужого присутствия, как и их – друг от друга.
Эту жизненно важную способность тщательно развивали в нем с самого детства.
– Ты должен работать над этим, как ни над чем другим, малыш, должен, или жизнь твоя будет невыносимой, – вдалбливали ему в голову, как и любому другому ребенку. – Здесь, где мы живем щека к щеке, дети, родители, старики, прислужницы и многие другие в каждом из крошечных домиков, где стены сделаны из бумаги, уединенность приходится создавать в голове, только там она может существовать, и твоя собственная, и это также главный признак вежливости по отношению к другим. Только так ты сможешь сохранять спокойствие души, только так ты сможешь стать культурным, только так ты сможешь сохранить рассудок.
Он рассеянно помахал рукой, отгоняя мух. Однажды, когда он был еще молод, он вышел из себя и набросился на двух или трех мучительниц, донимавших его с противным жужжанием, отчаянно молотя ладонями. И тут же получил шлепок по лицу. Щека горела, но не столько от боли, сколько от стыда за то, что он расстроил мать и ей пришлось применить это наказание.
– Прошу прощения, мой сын, – тихо проговорила она. – Мухи подобны восходу и закату, они будут всегда, за исключением того, что мухи могут стать мучением, если ты позволишь им это. Ты должен научиться не замечать их. Каждый день, так долго, как это будет необходимо, пожалуйста, стой там неподвижно, и пусть они ползают по твоему лицу и рукам. До тех пор, пока не обратятся для тебя в ничто. Они должны стать для тебя ничем, тогда они не заставят тебя разрушить свою внутреннюю гармонию или, что еще хуже, гармонию других людей…
Теперь, сидя здесь, он чувствовал, как мухи время от времени садятся на его спину и лицо. Они не причиняли ему беспокойства.
Он управился быстро. Рисовая бумага была хорошего качества. Чувствуя себя очень бодрым и здоровым, он протянул руки слуге, который полил на них водой. Когда руки были чисто вымыты, Ёси поплескал себе в лицо из другого сосуда, поежился, принял маленькое полотенце, насухо вытерся, вступил на веранду и только здесь сознательно открыл свои органы чувств.
Вокруг него гостиница зашевелилась: нескольких лошадей седлали и чистили, мужчины, женщины, дети, носильщики уже завтракали, шумно болтая, или выходили на дорогу, чтобы отправиться дальше по своим делам, в Киото или оттуда. На общем дворе рядом с главными воротами гостиницы Абэ проверял людей и вооружение. Увидев Ёси, он присоединился к нему.
Поскольку вокруг были люди, он не поклонился, хотя это стоило ему больших усилий. Его кимоно было чистым и аккуратным, и сам он выглядел отдохнувшим.
– Доброе утро. – Он едва успел проглотить готовое сорваться с языка слово «господин». – Мы готовы выехать сразу же, как пожелаете.
– После завтрака. Приготовьте паланкин для госпожи Койко.
– Немедленно. Для лошадей или носильщиков?
– Для лошадей. – Ёси прошел в свои покои и сообщил Койко, что сегодня она не поедет верхом, что он посмотрит, какой путь они смогут проделать за день, и тогда, вечером, примет решение. Сумомо поедет верхом, как обычно.
К вечеру они едва успели добраться до второй за день станции.
Хамамацу
Для ночевки Ёси выбрал гостиницу Журавлей, не самую лучшую и не самую худшую в деревне Хамамацу – живописном скоплении домов и гостиниц по обе стороны Токайдо, славящимся своим саке. Дорога здесь поворачивала вниз, к морю.
Поев по обыкновению в одиночестве, Ёси отправился к Койко – если они ели вместе, то, неизменно следуя обычаю, она почти ни к чему не притрагивалась, намеренно поев заранее, чтобы иметь возможность целиком сосредоточиться на том, чтобы услужить ему как можно лучше. Сегодня вечером он изъявил желание сыграть в го. Это была сложная игра, где нужно было много думать. В нее играли фишками, и она немного напоминала шашки.
Они оба считались хорошими игроками, но Койко была настоящим виртуозом и могла, почти всегда, выигрывать или проигрывать по своему желанию. Это делало игру вдвойне сложной для нее. Он приказал ей никогда не поддаваться ему, но сам проигрывать не умел. Если она одерживала победу в неподходящий день, он мрачнел и обижался. Выигрыш же в один из тех дней, когда все шло из рук вон плохо, мог прогнать с его чела самую темную тучу.
В этот вечер он выиграл. Едва-едва.
– О, владыка, вы разгромили меня! – сказала она. – А я-то думала, что уже побила вас! – Они сидели в ее внутренней комнате, опустив ноги в небольшое углубление под низким столиком, где стояла крошечная жаровня с углями. Поверх столика лежало плотное стеганое одеяло, подоткнутое вокруг них, чтобы удерживать тепло и не пускать внутрь холодный воздух. – Вам достаточно тепло?
– А, спасибо, Койко. Как твоя ноющая спина и ноги?
– О, у меня ничего не болит. Массажистка сегодня была очень хорошей. – Она позвала: – Сумомо, саке и чай, пожалуйста.
Во внешней комнате Сумомо достала бутылочку саке и чайник с другой жаровни, отодвинула сёдзи и внесла их к ним. Она хорошо обслужила обоих, и Койко кивнула с удовлетворением.
– Ты научилась чайной церемонии, Сумомо? – спросил он.
– Да, господин, – ответила она, – но… но, боюсь, мне не хватает умения.
– Князь Ёси – мастер чайной церемонии, – сказала Койко и с благодарностью пригубила саке. Ее седалище и спина болели от долгой тряски в паланкине, бедра – от двух дней верховой езды, а голова – от усилий, которых ей стоил проигрыш со всеми внешними признаками упорной борьбы за победу. Все это она скрывала, вместе с глубоким огорчением по поводу того, как мало проехали они сегодня. Это явно разочаровало его. Но с другой стороны, подумала она, мы оба понимали, что еще один форсированный марш невозможен. Он должен ехать вперед, а я отправлюсь следом. Будет хорошо побыть какое-то время без него. Эта жизнь отнимает слишком много сил, какой бы чудесной она ни была.